Надежда Рысьева
Парадоксально то, что самый публичный художник, чьи работы знает каждый горожанин, остается в некотором роде неизвестным Ижевску. Художник-монументалист Станислав Медведев рассказал об импульсе в искусстве, праве выбора в плане веры, встрече с Высоцким, Путине-сумоисте и очищении коррупционеров.
Станислав Сергеевич встретил меня с порога жестом радушного хозяина. Первое, что бросилось в глаза в его внешнем облике, — меховой жилет, яркие тапочки с растоптанными пятками, искренний, думающий взгляд и серебро в волосах. В следующий момент я уже была обута в домашние мужские туфли с непривычными стельками — из газетных листов.
— Когда эту квартиру получил, думал: «Как здорово — первый этаж!» — начал художник, направляясь в гостиную. — А тут как с наступлением поздней осени холодом прижало! Чуть ли не ветер заходил по дому, а температура под ногами — нулевая. Побежал просить, чтобы утеплили. В итоге пол подняли ватой.
Станислава Медведева называют художником-монументалистом, сыгравшим большую, но пока в полной мере не оцененную роль в искусстве Удмуртии. Именно с него началось преобразование городского пространства и интерьеров монументальными витражами и панно. Крупные работы художника известны большинству ижевчан: огромное мозаичное панно на здании Дворца пионеров, панно на одном из корпусов Механического завода, красочный витраж в зале заседаний Гордумы Ижевска и прочее.
— В те времена мы были насквозь пропитаны идеологией, — отметил Медведев, имея в виду период жизни в СССР. — Церковная и прочая идеология не допускалась. Анекдот рассказал — тебя могли вызвать в органы и через методы психологического давления прочистить мозги.
Когда-то в нашей среде были модными клёши. А друг мой, Виталий, вернулся из Москвы в узких штанах и белых носках. Посчитали, что его внешний вид противоречит советской идеологии, мол, ветер дует с Запада, и прочистили его. Он, крепкий мужик, вышел оттуда белый как полотно.
Я ни в Бога, ни в партию не верил. Но религия — прекрасная вещь в плане того, что все искусство рождалось вокруг нее: витражи, мозаика, музыка, живопись.
Одно из ярких впечатлений из детства — видел, как привозят военнопленных-немцев с фронта в Можгу, — потягивая кофе, рассказывал монументалист. — Из вагонов на сани складывали безжизненные тела солдат и отправляли на кладбище, раненых — в госпиталь. На месте собиралась толпа местных женщин и бросала этим замерзшим, искалеченным, обмотанным тряпками немецким солдатам еду — кто какую мог. Появлялось облако из кусков хлеба, картошки, лука — солдаты жадно подбирали все и старались не смотреть на женщин. Для меня, маленького, ситуация казалась странной и непонятной — мы же воюем с ними. Бабушка Лида мне тогда объяснила, что, может быть, там, далеко на войне, ее сыночку кто-нибудь также бросит хлеб. Слова бабушки навсегда врезались в память. Будучи маленьким, тогда не смог четко сформулировать для себя, но интуитивно понял: природа женского сердца противится зверству человека.
«Роман со стеклом» я закрутил еще в детстве, — заметив мой взгляд в сторону витража на балконе, объяснил Медведев. — Родился на Украине, а вырос на юге Удмуртии, в Можге, где с конца XIX века работал стекольный завод. Дед, Михаил Васильевич, имел самое прямое отношение к стеклоделию. Видимо, мое неравнодушие к стеклу пошло с его легкой руки. Деда высоко ценили на заводе за изобразительный ум и большое трудолюбие и, даже когда он вышел на пенсию, обращались за профессиональной помощью.
Одним из первых людей на пути, открывшим мне чудо искусства, был можгинский художник Иван Иванович Смоленцев. Я часто забегал к нему домой, потому как жил рядом. В мастерской ощущался устоявшийся запах краски, поражали цвета и оттенки, которые он использовал, копируя на стене особняка завода «Девятый вал» Айвазовского. Я не понимал, как рождалась живописная реальность на холсте. Но это было чудо.
Сдавать экзамен в художку я пошел в пропитавшихся навозной жижей брюках. Так получилось. Все потому, что пространство вокруг съемной квартиры, куда я заселился на время экзаменов, утопало в коровьих экскрементах. В то важное утро я, конечно, оступился с досок и окунулся ботинками в жижу. Каково было мое отчаяние! Но я все же побежал на экзамен со скоростью света. И тут меня как осенило. Внутренний голос говорит: «Подойди к Волге, она поможет». Тут река меня окатила мощной волной, смыла грязь — благословила, значит (улыбается).
В Ижевске с трудом вживалось монументальное искусство. Художников-монументалистов даже в Союз не принимали, отфутболивали. В то время местный Союз художников состоял на 95% из живописцев. Это направление было ведущим по выставкам и считалось нужным властям. С одной стороны, монументальное искусство было нужным, поскольку 60% прибыли шло в Москву на поддержание договоров с художниками, участвовавшими в больших выставках. С другой стороны, не любили нас. Потому что мы получали заказы. Мозаика, витраж тогда пользовались хорошим спросом среди заказчиков, и живописцы сильно ревновали монументалистов. Палки в колеса вставляли, чтобы завалить на каком-то этапе, а потом напомнить: вот, мол, взялся, а не сделал.
Сейчас стало хуже в плане заказов. Раньше государство отпускало деньги предприятиям на искусство по статье наглядной агитации. Агитацию внедряли в массы через произведения искусства. Сейчас большие заказы редко поступают, очень редко.
Раньше изощрялись в методах внедрения агитации, теперь — в продаже товара. Искусство в этом ракурсе становится обузой для коммерсанта, отвлекающим моментом, который рассеивает внимание потребителя от кричаще пестрых плакатов псевдораспродаж.
Соцреализм был единственным в мире, его ценность в том, что то время с его произведениями искусства больше никогда не повторится. Нашлись люди, взявшиеся за коллекционирование. Так вот, при мне заезжали эти братцы к Петру Садофьевичу (Петр Садофьевич Семенов — заслуженный художник России, народный художник УР. — Прим. «ДЕНЬ.org»). Он брал щетку, размашисто стряхивал с них пыль и брал за них доллары москвичей.
Нет, я такие не пишу и не писал, — на мой вопросительный взгляд ответил Медведев. — Я, как и многие, взялся за картины, когда в стране начались рыночные реформы. У меня ни одну работу не купили, потому что я пишу на социальные темы через метафоры. Соц-арт называется. Люди смотрят на такие холсты и думают: ба, да художник свихнулся! (громко смеемся).
Сказали как-то мне: «Ты чего — столько лет прожил и такой наивный. Коррупцию побеждать нельзя. Она выгодна политически», — показывая картину, где Путин изображен в виде сумоиста напротив «коррупции», объяснил Станислав Сергеевич. — Допустим, грядут выборы. Тем, кто давал взятки или замешан в чем-то, говорят: «Ну что, на нары пойдешь или привлечешь мне 45 тысяч избирателей?» Нашел голоса — прощают ему все грехи. Очищение происходит (смеется).
Встреча с Высоцким оказалась неожиданной. Как сегодня помню, в 1978-м к дому подкатила черная «Волга». Тогдашний министр культуры УР Ильиных взял меня и художника Геннадия Слюсарева и повез на встречу к Высоцкому. Думаю, тогда в стране не было ни одного, кто бы не слушал его песни. Подходим мы к Ледовому дворцу, а там совершенно не замечаемый толпой стоит с двумя собеседницами этот человек. Невысокого роста, просто одетый. Он искал, что хотел бы купить на подарок Марине Влади, к которой скоро поедет в Париж, — резьбу по дереву.
Бывший мэр города Ижевска Салтыков — мой можгинский сосед. Когда его родители приехали из деревни в город, им выделили комнату. Учились с ним в одной школе. Я его после десяти лет, проведенных в Казахстане, случайно встретил: «Привет — привет». Вроде в Москве сейчас... Когда был руководителем, у него сформировалась крепкая оппозиция, его начали травить. Он плюнул на все и уехал. Человек ведь не пятак, он не может быть хорошим для всех.
Искусство мне всегда нравилось как процесс. Не стремился заработать деньги мира, не лез в авангард, пытаясь стать узнаваемым через конфликтную ситуацию, не старался самоутвердиться за его счет. Пытался свои чувства, ощущения выразить в работах. Изначально рождается импульс, не дающий художнику покоя, — из пустоты творить невозможно. Затем долгие поиски, и неожиданно идея обретает форму и цвет. Сразу никогда ничего не получается, нужно быть терпеливым.
